Исследований, посвященных непосредственно дубу, как, впрочем, и остальным деревьям и кустарникам, сравнительно немного. Однако интерес к дубу очень велик. 

---

Дуб – дерево сакральное и культовое, иногда заменявшее собой церковь, а также заповедное дерево, которому запрещается причинять вред; в фольклоре и мифологических текстах дуб часто выступает в образе мирового дерева, моделирующего Вселенную с ее тремя мирами, а также ее центр; развитием темы мирового дерева является образ дуба как дерева-медиатора, связующего подземный, земной и небесный миры, который встречается, в частности, в сказках; дубы, так же как и большинство других деревьев и кустарников, считаются местом обитания мифических существ и т.д.

В языке, фольклоре и традиционной культуре отдельные свойства дуба и его древесины приобретают символический смысл. В частности, такие природные свойства дуба, как твердость и долговечность, демонстрируют ассоциативный переход от растительного мира к социальной сфере и мотивируют появление в фольклоре и верованиях целого ряда семантически родственных переносных значений. В результате такого перехода в рамках концепта «дуб» развивается значение «здоровый/крепкий», которое связывается с представлением о физическом здоровье и долголетии – двух ценностных категориях, актуальных для человека физического. Это значение активно в сравнениях и устойчивых выражениях, пословицах.

«За один раз дуба не свалишь»

Естественно, что ассоциативное значение здоровый стало основой множества магических процедур, обращенных к крепости и силе дуба и посвященных укреплению здоровья и его профилактике, причем в том числе вне непосредственной связи с болезнями, эпидемиями и другими уже случившимися несчастьями. Дуб, например, активно «эксплуатируется» ритуалами, которые были приурочены к началу жизни человека. Украинские женщины во время крестин купали ребенка, после чего повитуха выливала воду на дубовый кол, чтобы дитя «здоровее росло, як колок дубовий». Крепость и стойкость дуба символически проецировалась также и на ребенка, только что вставшего на ноги, что отражает славянская лексика: у сербов дубак – ходунки для ребенка, у сербов дубати – стоять прямо, торчать.

Применение дуба в других магических практиках, в том числе в инициальных ритуалах начала года, преследовало цель распространить крепость дерева не только на людей, но и на все окружающее человека культурное пространство. Македонцы говорили, что «дубицата на здрава» (дуб самый крепкий), поэтому украшали ветками дуба хозяйственные постройки, а также оставляли его в колодце, полагая, что в этом случае вода в колодце будет «здрава». В окрестностях Кракова разносили под Новый год по домам «подлазнички» – дубовые ветки от так называемого глухого дуба, которые, даже высохнув, не сбрасывали листьев на зиму, – это делалось для того «чтобы люди были такими же сильными, как этот листочек, который, хоть и высох, но с ветки не осыпался». В рамках значения «здоровый/крепкий» дуб демонстрирует сочетаемость с другими растительными символами, для которых характерны те же ассоциации, и прежде всего – с кизилом как деревом здоровья и крепости у южных славян. Например, у сербов хозяйка – ради здоровья домочадцев – «разрисовывала» новогодний хлеб с помощью пучка веточек дуба и кизила.

Природные свойства дуба и обусловленные ими этнокультурные и фольклорные ассоциации объясняют широкое обращение к этому дереву и в самой народной медицине. Сербы считали, например, что болезнь надо переносить именно на дуб (хотя это и святое дерево), поскольку дуб излечит любой недуг, а грех осквернения болезнью святого дерева позже можно и отмолить, зажигая под ним свечи и принося дубу деньги в качестве жертвы.

Вообще, если судить по описаниям из разных славянских регионов, «хождение к дубу» за здоровьем было довольно распространенной лечебно-магической процедурой, хоть и не оформленной ни структурно, ни терминологически. Наверное, одним из самых ранних свидетельств тому является фрагмент из болгарского списка Жития преподобного Феодосия Тырновского – православного святого, известного деятеля болгарской церкви XIV века. В житии речь идет о борьбе преподобного Феодосия с ересями в Болгарии. В этой связи там сообщается, как некий монах по имени Феодорит, пришедший из Константинополя в Тырново, прельщал многих своим «чародеянием и волхованием» и, в частности, «поучал поклоняться некоему дубу и от него исцеление принимать».

Материалы более позднего времени существенно расширяют представление о такого рода магических ритуалах. И первое, что бросается в глаза при более тщательном знакомстве с ними, – это то, что значительная их часть посвящена исцелению детей, в частности от плача и крика. Македонцы верили, что старые дубы могут быть полезны для детей, ослабевших от сильного плача, и потому трижды обносили или обводили детей вокруг такого дерева. На Украине при криках детей тоже носили к дубу. Возможно, подобная ритуальная практика в той или иной мере преломилась в украинских заговорах от детской бессонницы. Напомним, что некоторые из них обращены к дубу, а также к лесу и лесным мифическим существам, которым предлагают породниться и обменять крик человеческого ребенка на сон ребенка мифологического персонажа или даже дерева: «Дуб, дуб! Посватаемся и побратаемся. У меня сын, а у тебя дочка, дарую я твоей дочке крик и плаксивость, а нам пошли, Господи, сон».

Развитием слова крепкий в его приложении к человеческой жизни, помимо здоровый, является также значение живущий долго, которое придает человеческое «измерение» представлению о дубе как «долговечном» дереве. Здесь можно вспомнить характерные фольклорные эпитеты дуба – старый, старожитный, вековой. В Болгарии, если у матери умирали дети, через месяц после рождения очередного ребенка его относили к старому дубу, в стволе которого на высоте роста ребенка прокручивали дырочки, вкладывали туда его состриженные волосы, а образовавшиеся отверстия забивали клинышками; выбирая дерево для совершения ритуала, руководствовались тем, что оно должно быть старым, чтобы ребенок состарился, т.е. прожил долгую жизнь.

Одной из важнейших фольклорных коннотаций дуба, продолжающих значения крепкий/твёрдый и долговечный, является сема сильный. Белорусы, например, слабого, больного или недоношенного ребенка носили к дубу, у которого просили силы для ребенка. А выпекая хлеб на больших дубовых листьях, поляки объясняли эту известную практику тем, что съевший такой хлеб человек приобретет силу дуба.

Впрочем, действия, совершаемые над больным человеком около дерева, а также адресуемые ему слова, заговоры или магические формулы могли и не иметь прямого отношения к дубу, – важно было лишь то, что лечебный ритуал исполняли около дуба. В Македонии в случае любой болезни знахарь отправлялся вместе с пациентом к дубу, где, встав лицом к дереву, совершал соответствующие особенностям того или иного недуга самые разные магические действия и читал заговоры. Украинцы, чтобы избавиться от куриной слепоты, предпочитали трижды обойти глухой дуб и, сотворив обычную молитву. Поляки, жившие в XIX веке в окрестностях Кельц, при зубной боли (а также любой другой болезни) шли к местной святыне – дубу, называемому Doktor, читали там молитву, трижды обходили дерево и при этом говорили: «Скажи же мне, скажи, мой любимый дуб, как мне лечить мои зубы».

Находясь под дубом, человек мог не только избавиться от болезни, но также обрести сверхспособности и знания. В Черногории был записан рассказ о девушке, которой еще смолоду ведьмами было предначертано, что она погубит кого-то из своих близких. Стремясь избежать такой участи, она публично призналась в том, что ей было предсказано, и благодаря исповеди мгновенно лишилась своих зловредных способностей, превратившись в обычного человека, однако после этого три года тяжело болела. Чтобы вылечиться, девушка отправилась в черногорский монастырь Челия Пиперска; там она заснула под неким дубом, где ей приснилось, как к ней подошел человек, который ударил ее по лицу, а потом показал ей травы для лечения скота. Проснулась она уже здоровой, увидела пасущуюся неподалеку больную скотину, вылечила ее травами и стала целительницей скота.

Во всех этих свидетельствах дуб и место вокруг него предстают как своего рода пространство силы, где больной может обрести здоровье. Иногда традиция не останавливается на этом и, например, в сказке, в соответствии с ее логикой чудесного и невероятного, даже приписывает дубу способность возвращать жизнь. О этом идет, например, речь в польской сказке «Дубовый лист оживляет повешенного солдата и убитую принцессу»: мертвых в ней воскрешают при помощи листьев дуба, приложенных ко лбу и груди убитого человека.

С дубом связано еще несколько традиционных приемов лечения.

У восточных и западных славян широкое распространение получила практика протаскивать больного через расщеп в стволе дуба (обычно молодого). То же действие практиковалось в отношении вязов и других крупных деревьев, деревьев, расколотых ударом молнии; больного также проносили или он сам пролезал через дупло, под корнями дерева и даже сквозь крупные ветви дуба. Особенно часто проносили так детей, страдающих рахитом и бессонницей, слабых, болеющих грыжей, эпилепсией, лихорадкой и др. Как правило, родители, стоя по обе стороны от дуба, трижды передавали друг другу ребенка через отверстие; при этом на дереве оставляли рубашечку ребенка или нитки из его одежды; взрослые делали это самостоятельно. По окончании процедуры клин, вставленный в расщеп, вынимали и деревце связывали, надеясь, что оно срастется, что предвещало бы выздоровление больного. На Кубани, если дети страдали от чирьев, поступали следующим образом. Срубали молодой дуб, конец его раскалывали, вбивали клин между половинками и раздвигали; в образовавшееся отверстие трижды протаскивали больного ребенка, затем одевали его в новую рубашку, а старую и снятую с больного вешали рядом на куст вместе с нательным крестом, говоря: «Дуб-дубок, дубочек, крепок ты и силен, не коряв, не «чирен», ты расщепляйся, не сгинайся, а хвороба-чирьи тут оставайся». Верили, что болезнь перейдет на того, кто возьмет оставленные вещи или даже просто дотронется до них.

У сербов через расщелину или дупло в стволе старого дуба пролезали в Юрьев день девушки – в надежде, что когда они выйдут замуж, то будут иметь детей, а в Македонии бесплодные женщины – также чтобы забеременеть. Эти примеры напоминают о символике дуба как плодового дерева (прежде всего благодаря наличию у него плодов, употребляемых на корм скотине и иногда в пищу).

В балканославянских традициях популярным способом лечения многих болезней, а также способом прекращения детской смертности в семье был обычай закладывать в ствол дуба отрезанные волосы и ногти больного ребенка или нитку, которой его перед тем измеряли, и забивать отверстие колышком: предполагалось, что, когда ребенок перерастет это отверстие, болезнь оставит его. Собиратели из разных регионов Сербии, Болгарии и Македонии не раз описывали такие старые дубы, в стволы которых было вбито множество клинышков, часто с привязанными к ним нитками пряжи. Подобные ритуалы, широко известные в разных регионах, основаны, по-видимому, на двух ключевых мотивах.

• речь идет о символическом «заключении» болезни в отверстие и заколачивании ее колышком (подобно тому, как колом пригвождают, например, «ходячего» покойника).
• «останавливая» болезнь в определенном месте, а именно на высоте роста ребенка в момент болезни, тем самым рассчитывают на то, что с течением времени (учитывая то, что ребенок быстро растет) он в прямом смысле перерастет «заключенную» в этом отверстии болезнь. Кажется, что тот же смысл вкладывается в русское просторечное выражение «перерасти болезнь» (когда имеется в виду не столько рост ребенка, сколько его возраст). Так часто говорят о много болеющем в детстве ребенке: мол, он должен перерасти свою болезнь, т.е. став более взрослым, как бы оставить ее позади себя.

В Македонии клинья забивали в ствол дуба в двух местах: внизу, у корней, и на высоте роста ребенка; эти два клина, расстояние между которыми было равно росту ребенка, связывали пряжей, которой перед тем его измерили, и оставляли так. Тем самым, болезнь как бы «завязывали» на текущий рост/возраст ребенка, который тот должен был вскоре превзойти. У восточных славян ребенка в аналогичном ритуале чаще ставили у косяка двери и забивали отверстие в нем колышком из осины. Если же (изредка) делали это все-таки у дуба, то при этом говорили: «Пусть дуб тебя перерастет», чтобы устремившееся в своем росте вверх молодое деревце «унесло» от ребенка его болезнь.

К дубу обращались и в профилактических обрядах, среди которых прежде всего опахивание. Поляки при приближении засухи вырубали в лесу дуб, запрягали в него парня, который таким образом «опахивал» все село; затем из этого дуба-плуга делали крест и ставили его при въезде в село. Болгары в Страндже, если к селу приближалась эпидемия чумы или другой болезни, за одну ночь делали из древесины дуба плуг и хомут, в которые запрягали быков, и таким образом опахивали село.

Рассматривая роль и функции дуба в славянской народной медицине, нельзя обойти вниманием вопрос о том, в лечении каких именно недугов его обычно использовали. В принципе это могли быть любые болезни, однако есть несколько сфер, в которых «участие» дуба наиболее регулярно и, кроме того, мотивировано его символикой, фольклорно-мифологическими ассоциациями и семантическими коннотациями.

Белорусы купали больного рахитом ребенка в отваре молодых побегов дуба. В полесском ритуале избавления ребенка от «собачей старости» дубовый лист «заменял» ребенка, которого, подобно хлебу на хлебной лопате, должны были поместить в печь. Одна из участвовавший в ритуале женщин трижды бросала в печь по дубовому листу, которые сгорали в ней, другая трижды подносила к печи ребенка, а третья, стоя за дверью, трижды подавала реплику: «Шо вы робите?» – на что первая и вторая отвечали: «Выпекуем старошчи». – «Ну тоем и поправляются», – заключала стоявшая за дверью.

В соответствии с основополагающим для традиционной культуры понятиями макро- и микрокосма, в нашем случае – дерева и человека, стан человека, его спина уподобляется стволу дерева. Поэтому при болях в спине и костях, а также профилактически рекомендовалось (во всяком случае, у восточных славян) тереться спиной о дуб (весной при первом громе или при виде первой птицы), чтобы спина была крепкой, «чтобы была дубовая спина»; а также затыкать за пояс на спине дубовую ветку, чтобы спина не болела во время жатвы. К крепости дуба и его неуязвимости апеллировали также при ушибах, ударах и переломах.

«Чтоб спина моя была как дуб, чтоб не болела»

Благодаря крепости, мощи, а также мужскому грамматическому роду большинства названий этого дерева в славянских языках дуб выступает в текстах культуры как «мужское» дерево и в целом – символизирует мужчину. У украинцев, чтобы вылечить молодого человека от различных заболеваний, знахарка совершала ритуал гашения углей, причем для изготовления углей брала именно дубовое дерево.

У восточных и западных славян с дубом были связаны процедуры, относящиеся к избавлению от зубной боли и вообще – к лечению разнообразных болезней ротовой полости (что, по всей видимости, имело и реальный практический эффект: современные врачебные рекомендации полоскать рот отваром дубовой коры при воспалении слизистой, ангине и зубной боли). Вместе с тем очевидно, что популярность подобных практик активно поддерживалась также фонетическим сходством соответствующих слов (русские дуб – зуб, польские deby – zeby) и символическими ассоциациями, в частности уподоблением крепости зубов и твердости дуба..

Вообще заметно, что не только заговоры, но и некоторые другие фольклорные жанры оказались восприимчивы к уподоблению крепости зубов и твердости дуба, правда, «приспособив» его к своим целям. Здесь уместно вспомнить сказку «Ивашко и Баба Яга», в которой присутствует скрытое сравнение крепости зубов и твердости древесины дуба. В контексте сказочного повествования это сравнение становится основой мотива непреодолимого препятствия: ведьма пытается грызть дуб, на котором прячется Ивашко, однако ломает об него зубы.

Возвращаясь к народной медицине, заметим, что связанная с дубом зубная магия довольно разнообразна – дуб, его кору и ветки грызли, полоскали зубы водой, собравшейся в расщелинах дерева, ковыряли зубы веточками дуба и т.д. В Витебской области некогда стоял монастырь, разрушенный после революции, а рядом с ним росли дубы, к которым при зубной боли приходили местные жители и грызли их, чтобы избавиться от нее. В Польше матери на Страстной неделе посылали детей к реке, чтобы они полоскали зубы в речной воде, после чего в лесу под дубом они должны были несколько раз сильно дунуть в пень этого дерева и сказать: «Дуб, дуб, дай, чтобы было здоровым – то, что у меня во рту!». В Воронежской губернии зубную боль заговаривали на дубовый сук: «Дуб, дуб, вылечи мой зуб, а я тебя спрячу – никто не найдет», после чего прикусывали сук больным зубом. В Полесье, когда у ребенка болели зубы, его учили произносить такую магическую приговорку: «Болит зуб, пойдем под дуб, под дубом ляжем, а той зуб – залезет на дуб».

Дуб фигурировал в ритуалах лечения зубной боли и у германских народов: страдающий от боли вбивал в дуб с северной его стороны гвоздь, веря, что, пока будет стоять это дерево, к нему эта боль не вернется. А вот у южных славян аналогичные по смыслу приемы до сих пор не встречались.

Наконец, дуб – в качестве «действующего лица» – упоминается и в одном из самых распространенных у восточных славян заговоров от зубной боли. В их основе лежит формула невозможного – о трех «братьях» (дуб на земле, месяц на небе и камень в море), которые не могут сойтись вместе: «На горе дуб высоко, а в море камень глубоко, а на небе месяц высоко, и взберутся три брата, и будут за столами вино пить, тогда у рожденного, благословенного будут зубы болеть».

У восточных славян дуб фигурирует в лечении болезней горла, многие из которых носят названия подобные русской дубоглот –  кашель и воспалительная боль в горле; это название иногда объясняют тем, что при воспалении боль в горле сопоставима с той, что возникла бы при глотании твердой древесины дуба,– будто дуб проглотил. При затрудненном дыхании или боли в горле отсылали дубоглот на дуб: «Дуб, дуб! возьми свой дубоглот» или угрожали дереву «проглотить его». Поляки при подъязычном воспалении трижды сплёвывали в ямку под дубом и обходили его.

А в Польше и Чехии, например, колья из дуба использовали в тех же критических ситуациях, в которых восточные славяне чаще применяли осиновые: дубовыми кольями пробивали могилы висельников и утопленников, чтобы те не «вставали» и не беспокоили домашних. Дым от сожженных листьев дуба считался эффективным средством от чар, дьявольского наваждения, морового поветрия.

Дуб как первое дерево славянского «дендрария» может выполнять, вероятно, любые функции, приписываемые традиционной культурой дереву как таковому.

Вместе с тем ритуалы и магические процедуры с участием дуба или лечебные заговоры, в которых он упоминается, активно эксплуатируют такие основные ассоциации слова «дуб», как «крепкий/твердый», «долговечный», «сильный» и «здоровый». Именно вокруг них главным образом и складывается этот корпус ритуалов и фольклорных текстов.

 

Т.А. Агапкина «Дуб в славянской народной медицине и профилактической магии», 2015 г.